С полными кошелками и толстой мамашей впридачу.
После часовой оккупации кухни превосходящими силами противника мы оказались счастливыми обладателями кастрюли борща, жаровни котлет и разно-всякого добра по мелочи. Еда пришлась как нельзя кстати, я жадно хлебал борщ, стараясь набрать побольше тертого сала с чесноком, а Валько… Странное дело: он, допив из горлышка «литру», ограничился горбушкой хлеба с половиной котлетины. И Руденчиха, вопреки инстинктам прирожденной хозяйки, его не уговаривала.
Словно понимала: нельзя.
Когда благодетельницы ушли, Валько вновь завел нескончаемый панегирик в мой адрес. Я пригляделся к матюгальнику и понял, что он трезв, как стеклышко. Просто измотан до предела. До конца, до той смурной границы, когда сон бежит быстрее лани, когда отдых шарахается испуганным псом, и приходится накачивать себя спиртом, что называется, всклень, вровень с краями. Иначе сдохнуть проще, чем отдохнуть.
Но едва я это понял, матюгальник заснул.
На диване.
Сразу.
Вот беда! – едва в квартире стало тихо, не считая Валькова храпа, как на меня навалилась тревога. Я ведь и не догадывался, что треп смешного ругателя – моя соломинка, которая держала Альку на плаву. Не давая с головой окунуться в бурную пучину размышлений. Два вечных вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?» При полном отсутствии ответов. Жизнь перевернулась с ног на голову, я ничего не понимал, кроме одного: прежней жизнь уже никогда не станет, хоть наизнанку вывернись, хоть клей, хоть брей, и на донце моих измученных мозгов копошилась гаденькая мыслишка вкупе с цитатой из Ерпалычева послания.
Цитата была такая: «Ведь в любом нормальном месте любой нормальный человек отчетливо представляет, что вокруг только Эти; а у нас и Эти, и Те! Мы даже не замечаем, что у нас город навыворот!»
Мыслишка же была такая: «Неужто любой приезжий испытывает у нас то, что испытываю сейчас я?! Но ведь я – местный! Как же надо было вывернуть меня, чтобы… и главное: кому это было надо?!»
Вариант первый: «Кто виноват?» – Ерпалыч. «Что делать?» – разыскать старого хрыча и… набить морду? сперва подлечить, а потом набить?
Нет.
Не складывается.
Вариант второй: «Кто виноват?» – полковник с Михайлой на петлицах. Или иные темные силы, которые меня злобно гнетут. «Что делать?» – разобраться и… подставить морду, чтобы мне ее набили?!
Складывается ничуть не лучше.
Сатанея от ложных каверз, как сказал поэт, я уцепил с ближайшей полки ближайшую книгу. Есть такой способ гадания: берешь от фонаря, открываешь от фонаря, что прочтешь, так тебе и жить дальше. Нуте-с, глянем… «Сказки и мифы народов Чукотки». Ну, ясное дело… Листанул наугад. Внутри обнаружились закладки; верней, даже не закладки, а загнутые уголки страниц, левые верхние, отчего книга послушно распахивалась на этих путеводных вехах.
Ерпалыч, тебе чего, недосуг было бумажкой заложить?
Читаю.
«Матачгыркынайнын…»
Что?!
Тут вопрос жизни и смерти, а они…
Читаю еще раз, шевеля на всякий случай губами:
– Матач… гыркынайнын… букв. «Сват-Кобелище». Упоминание о разумном собакоподобном звере впервые встречается в сказках о животных, записанных в стойбище близ Митуклина.
Ясно.
В стойбище, значит… Сват-Кобелище. Ставлю книгу на полку, беру следующую. «Сказки и мифы папуасов киваи». Хрен редьки не слаще. Гадание побоку, ищу заложенную страницу. Так, ищущий да обрящет… воистину обрящет.
Читаю.
– Религия и магия: Киваи не верят в какое-либо верховное существо или в богов (во всяком случае, у них нет сколько-нибудь связных представлений о таковых), они не приносят публично жертв, не молятся вместе, и у них нет священнослужителей – каждый, как правило, сам совершает обряды, нужные для общения со сверхъестественными существами. К любому такому существу киваи обращается с просьбами, лишь пока подобные обращения приносят плоды; убедясь в противоположном, киваи ищет себе других покровителей.
Молодцы, киваи! Деловые ребята… дай кокос, а то я другому кивать буду! Этому, как его… Сват-Кобелищу чукотскому.
Листаю.
Читаю.
– К носу лодки следует прикрепить кусок детородного члена собаки, к корме – очесок собачьего хвоста, по когтю с передних лап – к месту крепления балансиров на переднем брусе; и по когтю с задних – к кормовому брусу. Это нужно для того, чтобы встретилось больше дюгоней и черепах…
Держа книгу в руках, я подошел к окну. Внизу, во дворе, у металлического гаража напротив, стояла машина. Новенький джип. Дорогой, наверное, как зараза. Рядом с машиной нервно поглядывал на часы хозяин – коренастый парень в дубленке с меховой опушкой. Опушка была, прямо скажем, женская. Рядом с парнем топтался пожилой дядька в утепленном комбинезоне с капюшоном. Курил. На нагрудном кармане у дядьки красовалась эмблема: колесо с буквой F посередине. Небось, Тех-ник из ближайшей автомастерской. Осмотр подрядился делать. Железом греметь, масло плескать… ничерта я в этих машинах не понимаю, чем там гремят, куда плещут. Ритка, помню, все жаловался: в частных мастерских ухарь Тех-ник на хорошей сдельщине заговор, как болт, кладет – мотоцикл на любом бензине, как родной, фурычит. Правда, бабок стоит. А казенные Тех-ники-служивые, что при райотделе обретаются… после их заговоров радуйся, если из выхлопной дым валит! Бывало, что и не дым…
Парень в женской дубленке что-то беззвучно закричал, зло тыча пальцем в циферблат. От подворотни к нему торопился молоденький батюшка, в черной рясе поверх множества свитеров. Оскальзывался, а спешил. Все ясно. Новую машину сперва святить положено: как зарегистрируешься, так и святи, в трехдневный срок. А Тех-ник уж потом – с железом да с заговорами… опоздал батюшка.