– Вы, насколько мне известно, крем-ликер пьете? Или лучше банановый?
Разведка заложила точно, хотя в этой конторе крем-ликер ни с кем пить еще не приходилось. Интересно, кто стукнул?
– А может, господин прокурор города, лучше водки? «Зусмановки» или «Столпер-Плюс»?!
Он замер, затем укоризненно покачал головой:
– Водки?! Нет у меня водки, Эра Игнатьевна! Коньячку налить?
Коньяк был подан в стакане; правда, в хрустальном. На закуску – сиротливый ломтик лимона – я даже не взглянула. Пусть сам «николашку» потребляет.
– Ну, стало быть, вздрогнули, Эра Игнатьевна! И давайте без «господ прокуроров». Разговор у нас будет душевный, можно сказать, интимный…
Кажется, мне предлагали раздеваться.
Коньяк оказался хорош, но больше ничего хорошего не предвиделось.
– Вы с Ревенко говорили?
– Говорила.
Началось! Сейчас спросит о рапорте, который я еще и не собиралась писать…
– Рапорт составили?
Соврать? Ну уж нет!
– Никанор Семенович! Рапорт я не составила, но…
– И не надо.
Думаю, выражение моего лица ему понравилось. Пухлые губы вновь расцвели улыбкой.
– Да-да, любезнейшая Эра Игнатьевна, забудьте! И о деле Молитвина забудьте! Да и нет, собственно, никакого дела. И не было. И не будет.
Улыбаться в ответ я не стала. Значит, молитвинское дело отбирают. Интересно, кто?
– Простите, Никанор Семенович, неужели этим заинтересовалось ФСБ?
Глазки моргнули. Раз, затем еще раз.
– ФСБ? Да о чем вы? Я же вам ясно говорю, нет никакого дела и не было. Жил себе старичок, приболел, отвезли самовозом в неотложку, вовремя не представили документы… А замглавврача, известный паникер, изволил задергаться, с утра прибежал сообщать – глядь, пошли заявления соседей, бумажка за бумажкой!.. сейчас все выяснилось.
Слова журчали струйкой, глазки щурились, улыбка бродила между щек, и я, наконец, поняла: надо молчать. Молчать и соглашаться. Если прокурор города говорит, что дела нет, значит, его нет. Хотя сгинувшего алкаша велели искать прокуратуре, вопиюще нарушая все подряд. Хотя следом при странных обстоятельствах и участии таракана-полковника пропал свидетель Залесский. И дальше…
– Правда, там «хвост» вырос…
– Простите? – очнулась я.
– «Хвост», – начальство мило усмехнулось. – Господа архары на квартире Залесского подрались с каким-то сержантом-жориком. Непорядок, конечно. Так вы этого жорика оформите. Года на три, чтоб неповадно было. Только не тяните.
– Ладно…
Я отвечала, не думая. Что же это творится? Может, и вправду ничего такого не было? Глупостей хватает, а к Залесскому архары могли заехать не только из-за пропавшего старика. Может, в Залесском все дело?
– Не обрадовал?
Я пожала плечами. От молитвинского дела за версту тянуло «мертвяком», так что спасибо, конечно… Память услужливо подсказала: субботние гости-дружки на квартире Залесского, один – носатый, болтливый; второй – крупный мужик с уставной ряшкой, все норовил мне честь отдать, хоть так, хоть эдак… это он, что ли, «хвост»?!
– Ну тогда я вам подарок сделаю. Завтра передадите в третью канцелярию дело Кривца…
– Что?!
Молитвинское дело отобрали, теперь Кривец. Этот мерзавец, ясен пень, не подарок, но что все это значит?
– И остаются у вас ваши священники, но с ними можно не спешить…
«Какого черта?!» – едва не вырвалось у меня, но язык вновь оказался вовремя прикушен.
Сейчас сам скажет.
– Вы Изюмского знаете?
Изюмский? Ах, да! Розовощекий болван из новеньких. Золотой зуб, золотая цепь…
– Он будет работать с вами. У него сейчас дело об убийстве, но он сам не тянет.
«То есть как?» – чуть было вновь не воззвала я, и опять успела сдержаться, хотя удивляться и вправду было чему.
Везде, во всем нашем грешном мире, «мокрые» дела для следователя – самые трудные. Везде – но не здесь. Первач-псы (они же «Егорьева стая», они же «психоз Святого Георгия») разыскивают убийцу лучше всякого инспектора. Нам остается лишь обождать, пока в морг поступит труп с характерным синюшным цветом лица. И ждать приходится тридцать шесть часов – в худшем случае.
Обычно хватает и двенадцати…
– Он сейчас ведет дело о том парне, с серьгой. В общем, подключайтесь.
Настала очередь моргать мне. Субординация, конечно, душа службы, но когда старшего следователя «подключают» к новичку…
Усмешка исчезла. Маленькие глазки смотрели в упор.
– Это не простое убийство, Эра Игнатьевна. К тому же… Изюмский – мой племянник, это его первое дело.
Все, наконец, стало ясно. Кроме одного. «Непростым» в нашем городе дело об убийстве может быть только в одном случае – если следователь грамоте не разумеет. В прямом смысле: не знает букв, дабы изваять протокол. Проще работа только у гаишников. С нашими «саморегулирующими» знаками можно спать двадцать пять часов в сутки. Правда, для этого приходится ложиться на целый час раньше.
Похоже, Изюмский именно из тех.
…Вечером, перед тем, как заснуть, я несколько раз прислушивалась к глухому гудению труб из-за стены, но стояк, усмиренный Евсеичем, напоминал о себе только запахом сохнувшей штукатурки. Да, дела! Так и тянуло включить компьютер вкупе с модемом, но для экстренного сеанса связи не было повода. Значит, завтра.
Завтра.
– Эй, это ты – Гизело?
В дверях возвышался розовощекий дуб, и была на том дубе златая цепь.
– Здоров, подруга! – дуб продемонстрировал золотые коронки и рухнул на стул. – Ну че, поехали?